РОБЕРТ СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ

П Р О Л О Г.

Новгород Великий, февраль, 1478.

Великий Новгород пал.
Пал без борьбы и сопротивления, доверчиво распахнув ворота перед князем московским Иваном Васильевичем, который лицемерно и коварно обманул новгородцев, заявив, что пришел к ним с миром. В то, что случилось нельзя было поверить, такое могло привидеться лишь в ночном кошмаре, но страшный сон стал явью, и даже самые буйные крикуны, что всегда драли глотки на вече, притихли и в домах затаились, боясь казать нос на улицу, где валялись промерзшие, окостенелые трупы - в городе царил мор, что зимой бывает редко, но тем годом навалилась и эта беда на несчастных новгородцев - морозы стояли лютые, на целый аршин вглубь оледенела земля, да и боялись хоронить покойников: на всех углах жгли костры наезжие московские ратники, пили, пели, смеялись среди мертвецов, грабили потихоньку окрестные дома, останавливали всякого прохожего, требовали присяги на верность Москве, понуждали крест целовать великому князю Ивану - крест примерзал к губам - отрывали с кровавой кожей, кричали, юродствуя: "Вот истинная клятва!" - страшное время, жуткий час – неужто и вправду навсегда, на веки вечные, конец пришел батюшке Великому Новгороду - Господи, спаси и помилуй нас, грешных! Аминь...
Еще в январе, сразу после Рождества Господня, велели московиты очистить двор Ярославов, якобы для своего великого князя Ивана, хотя он туда так и не явился, - жил в стане военном под стенами города, всего лишь два раза въезжал в Новгород слушать обедню у св. Софии и тут же, окруженный сильной охраной, спешил обратно, - говорили, мора боится, а может, были другие причины - кто знает? - да только вскоре за тем самое страшное и случилось: срубили московиты вечевой колокол новгородский в знак того, что отныне весь Новгород и земли его - неотъемлемая часть Великого Московского княжества, а потому не бывать больше обычаям старым, да вольностям прежним, и даже пролетела молва, будто хотят тот колокол в Москву увезти.
Услыхав это, некие лихие люди новгородские стали собираться тайком по ночам и заговор затеяли: как бы это спасти да спрятать колокол - уедут, проклятые, снова повесим - не бывать в рабстве вольному городу! И, вроде, хорошо все задумали, и даже никто их не предал, что было удивительно, ибо много вокруг доброхотов московских вертелось, да и среди самих новгородцев хватало думавших, что под Москвой им лучше жить станет; и не в том дело, что стража у колокола стояла - стражу-то пьяную они легко сняли, четверых на месте уложив, - да вот примерз громадный колокол и тяжел был неимоверно, а пока разогревали-оттаивали, только на сани грузить стали - эх, досада, не повезло! - сани подломились, в общем, не рассчитали, не управились заговорщики - набежали ратные люди московские, всех до единого похватали, да и казнили тут же, без долгого суда: прямо на Волхове-реке рубили их вместе с женами да детьми малыми и в проруби тела кидали, так что лед потом красный до самой весны стоял и торчали из него там и тут вмерзшие тела и отрубленные головы.
Однако, сопротивление все еще таилось в душе новгородской и оставалось несколько дворов, куда даже ратники великого князя входить не решались - не было им на то прямого указа, а сами робели, потому что вооруженные до зубов люди дворы эти охраняли днем и ночью, московитов боялись не очень, грубили даже, и вели себя дерзко, а особенно отличались в этом слуги купеческого старосты Марка Панфильева, чей двор стал похож на добрую крепость, готовую к долгой осаде.
К тому времени владыка новгородский архиепископ Феофил со всеми боярами, детьми боярскими да именитыми жителями уже подписал грамоту о том, что
"...князь великий Иван Васильевич ВСЕЯ РУСИ
отчину свою Великий Новгород ПРИВЕЛ В СВОЮ ВОЛЮ И
УЧИНИЛСЯ НА НЕЙ ГОСУДАРЕМ...",
причем грамота тут же была отправлена в Москву и, казалось, дело благополучно завершилось, но Иван Васильевич, должно быть, так не считал, потому что за несколько дней до возвращения в столицу вдруг повелел: изъять и увезти все договоры, когда-либо заключенные новгородцами с литовскими князьями, главных сторонников Великого Литовского княжества (а, стало быть, московских противников) схватить и в Москву силой доставить, а все имение их отписать на себя, то бишь, в великокняжескую казну. Имение, между прочим, было весьма немалое, учитывая, что речь шла о людях знатных и очень богатых, а длинный список из трехсот фамилий возглавляли известная защитница прав и вольностей новгородских боярыня Марфа Борецкая, внук ее Василий Федоров, староста купеческий Марк Панфильев, да еще пять самых состоятельных в городе лиц.
Как обычно, в таких важных случаях волю государя стал немедля приводить в исполнение Иван Юрьевич Патрикеев, князь, боярин, большой наместник, наивысший воевода московский и, к слову сказать, двоюродный брат великого князя Ивана Васильевича.
Князь Иван Юрьевич прибыл в Новгород пятнадцатого января и, круто взявшись за дело, ровно за месяц успел привести его к покорности: сторонников Москвы умеренно пожаловал, противников жестоко казнил, порядок в городе навел, грабежи и злодейства пресек, причем, без особых потерь в московской рати, да и то сказать - не от стычек с новгородцами, а от мора и лютых морозов больше погибло, в чем, конечно, виноваты бездарные полковые воеводы, хотя сто раз им говорено было: "Оденьте новичков! Они ведь свежего набора с южных степей и донских засек - привыкли к теплу", - так нет же! - пару сот раздетых молокососов зря положили, болваны, недоумки, головы бы всем порубить!...
К вечеру в пятницу донесли, что дело, вроде бы, слажено, воля великого князя в главном исполнена, хотя и возникли небольшие трудности, которые, впрочем, почти преодолены, ну, короче говоря, так: все поименованные в списке враги схвачены, имущество их описано, великокняжеским казначеям передано, а вот что касается купеческого старосты Марка Панфильева, то тут...
Иван Юрьевич сильно осерчал, велел немедля подавать шубу да сани и поехал сам поглядеть, что там творится, ругая последними словами болвана сотника с какой-то деревянной фамилией, которому еще утром было поручено взять Панфильева, и который теперь через гонца просил не много, не мало, а всего лишь пушку, чтобы, дескать, разом с гнездом вражьим покончить, а то, мол, сопротивление оказывают жестокое и уже дюжина наших полегла... Нет, ну надо же до такого додуматься?! - в городе из пушки по купеческому дому палить, чтоб потом новгородцы веками байки рассказывали о том, как московиты целым войском один двор взять не могли! Да и не подумал, дурак, - а ну, грешным делом, сгорит домишко - кто тогда за добро старосты перед великим князем ответ держать будет - ведь нынче это уже наше, московское, казенное имение!
Тем временем сотник московского сторожевого полка Иван Дубина потерял уже пятнадцать человек убитыми, в том числе двух десятских, лучших из пяти оставшихся. Сотня и так уже давно не сотня, еще когда в поход двинулись, всего неполных восемь десятков было, да тут после Рождества Христова моровое поветрие дюжины две разом скосило - у других меньше, в иных сотнях вообще потерь нет, а у него вон как вышло. Да и что дивиться - одни новички с южных степей, к зимним походам непривычные - а ведь насильно ему всучили весь этот сброд - никак, нарочно подвели под монастырь, небось, избавиться хотят, кому-то, видать, не угодил... Теперь вот еще пятнадцать рядком под забором лежат, вытянулись, закоченели, снежком припорошенные, да раненых полторы дюжины – кому воевать-то? А дом все не взят... Правда, людей панфильевских тоже десятка два побитых во дворе валяются, кой-какие еще шевелятся, стонут, кровь дымится на морозе - ничего, помрут скоро не от ран, так от стужи - помочь-то им некому - уцелевшие в дом отступили, а выйти не могут - ворота порушены и наши через пролом стрелы мечут, благо близко, без промаха...
Плохо, однако, что сами шагу во двор ступить не могут, ибо и те недурно пристрелялись, кроме луков у них еще пищали из окон да бойниц палят - и как тут сладишь?!.. Не сдается староста окаянный, видно, насмерть стоять решил... Не-ет, - пушку сюда надо, только пушку!.. А тут еще раненный во дворе воет жутко - да пристрелите же его кто-нибудь, чтоб сам не мучился и других не изводил! Матерь Божья, пресвятая Богородица, помоги нам взять этот проклятый дом!..
Пока сотник Дубина, отчаянно метался от пролома в воротах к укрытию за опрокинутыми санями, хрипло матерясь, простужено кашляя, и постоянно вытирая рукавом красный отмороженный нос, - а из него непрерывно текло, отчего усы превратились в твердый ледяной нарост, - десятский левого края Василий Медведев спокойно сидел на снегу чуть поодаль, прислонившись к могучей сосне, и размышлял, не обращая внимания на неприятельские стрелы со двора, которые время от времени с глухим стуком впивались в промерзший ствол дерева за его спиной.
А поразмыслить было над чем.
Уже давно, еще после второй неудачной попытки взятия приступом панфильевского двора, Медведев понял: здесь что-то не так.
Воины купеческого старосты вовсе не походили на захмелевших от меда и крови удальцов, упрямо решивших стоять до конца и биться насмерть. Не было в них ни бешеной, отчаянной ярости загнанных в тупик смертников, которые ни о чем не думают, ни жуткой холодной отваги безумцев, которые в душе уже простились с этим миром, и теперь думают лишь о том, как бы утащить за собой на тот свет побольше врагов.
Ничего подобного не было.
Люди во дворе защищались хладнокровно, уверенно и толково. Но ведь они прекрасно понимали, что добровольная сдача - это жизнь. Пусть в ссылке, в бедности, в унижении, но - жизнь. А жизнь это всегда надежда: вдруг завтра все изменится, все перевернется, ибо давно известно - Колесо Судьбы катится, вертится, гордых унижает, смиренных возносит - сегодня раб, завтра господин... А вот сопротивление с оружием в руках неминуемо вело к гибели в бою, либо к жестокой казни оставшихся в живых - всех до единого, и притом вместе с родней, с женами да детьми - на что же они рассчитывают? Помощи ждать неоткуда. Из дома носа не высунешь - убьют на первом шагу - прочную высокую изгородь-частокол окружили плотной цепью московиты: взятие двора лишь вопрос времени - вот подойдет сейчас свежая сотня и все - ни за что не устоять!.. Но они не суетятся, не делают вылазок, не пытаются прорваться сквозь кольцо окружения - они засели в доме, упорно защищаются и ждут.
Кого?
Или, быть может, чего?
И вдруг Медведев вспомнил - он уже видел такое однажды...
Да-да, это случилось во время осады захваченной татарами маленькой степной крепостишки, да и не крепостишки даже, а просто, стоял эдакий крепкий домишко, тоже хорошим частоколом обнесен был - вот так же с рассвета осаждали, до самой ночи мучились, устали, решили - с утра уж точно со свежими силами возьмем, плотным кольцом окружили - мышь не проскочит - караул выставили, спокойно легли отдыхать, а на зорьке - ку-ку! - пусто во дворе, и нет никого, сгинули татары, пропали, растаяли, как тают болотные призраки вместе с утренним туманом, и только остались в доме изувеченные тела литовских купцов, которые неизвестно как там оказались - в плен их, должно быть, давеча захватили, на выкуп рассчитывая, а уходя, замучили насмерть… Ну, правда, настигли потом тех татар - всех до единого
посекли, никого в живых не оставили - очень уж обиделись за купцов тех, ни в чем не повинных, даром, что литвины...
Василий Медведев неторопливо огляделся по сторонам, высмотрел высокую сосну чуть поодаль, затем внезапно вскочил, пригнувшись, пробежал к ней и стал быстро взбираться вверх, стараясь держаться под прикрытием ствола.
Из дома это, конечно, тотчас заметили и начали упражняться в стрельбе из лука, однако, прежде чем они пристрелялись, Василий увидел то, что и ожидал: двор купеческого старосты располагался почти на самом берегу реки, а на той стороне замерзшего Волхова, хорошо скрытая опушкой густого леса и, очевидно, совершенно невидимая отсюда летом, когда деревья покрыты густой зеленью, стояла маленькая неказистая хибарка с окнами заколоченными крест-накрест досками - так себе, ничего особенного, ничейная, заброшенная развалюшка.
Две стрелы со звоном впились в ствол под ногами, третья больно царапнула оперением ухо, в сторону дерева стали разворачивать пищаль, а сотник Иван Дубина надорванным, сиплым голосом снова матерился и призывал своих людей идти на приступ.
Медведев спрыгнул с дерева и направился к сотнику, чтобы остановить его - зачем зря кровь проливать - надо взяться за дело совсем иначе, и он точно знал как, только следовало поторопиться, чтобы успеть до темна…
Скоро, уже совсем скоро, кончится этот пасмурный морозный день месяца февраля года 1478, день, когда угасла последняя искра сопротивления, день, когда закончилась эпоха свободы, независимости и сказочного богатства Великого Новгорода...
Но так уж устроен наш странный мир, где конец того, что было, порой незримо переходит в начало того, что будет, и очень-очень редко дано смертному человеку постичь этот краткий миг.
А потому, вероятнее всего, - совсем другими мыслями был занят ум смертельно уставшего, простуженного сотника Дубины, и вовсе не об этом напряженно размышлял Василий Медведев, и даже большой боярин Патрикеев и сам великий князь вряд ли думали-гадали, что в эту секунду начинается новая, еще более жестокая и кровавая эпоха, которая изменит жизнь многих людей и целых народов.
Радуйся, Иване Васильичу, радуйся - не зря ты прожил этот день, не пропадут твои труды - сегодня свершилось самое великое деяние твое: ты заложил могучую основу, и всего через каких-то полтора столетия маленькое, бедное и слабое княжество твое станет огромным, богатым и грозным государством, при одном упоминании которого еще много веков будут вздрагивать ближние и дальние соседи...
Господи, спаси и помилуй смиренные души несметного числа рабов твоих грешных, на чьих костях оно стоит!
Особенно приголубь души добрых, слабых и беззащитных - ведь они приходили к Тебе первыми...
---------------------------------------
1 Аршин, русская мера длины = 0,71 м. (Здесь и далее примечания автора).
Доброхот – доброжелатель, также доброволец (шпион, разведчик, агент)

ФРАГМЕНТ ИЗ ВТОРОЙ ЧАСТИ РОМАНА

…Ночь была светла и безветренна. Пористая разбухшая половинка растущего месяца бросала смутные тени на дорогу, иногда пробегал заяц или шарахалась в кусты лиса, но было вокруг спокойно и тихо.
Дорога бежала невдалеке от берега, но когда река поворачивала в сторону изгибом рукава, она продолжала идти прямо, и тогда с обеих сторон ее теснил высокий дремучий лес.
Медведев проезжал как раз через такое узкое место, где дорога была сжата подступившими к ней старыми мохнатыми елями, когда услышал далеко позади себя топот копыт.
Он тотчас насторожился. Вдогонку ему в сторону Гомеля мчались какие-то тяжелые всадники. Медведев осмотрелся и нашел это место вполне подходящим, чтобы, оставшись незамеченным, пропустить конный отряд мимо себя.
Он выбрал большую седую ель с густыми ветвями до самой земли, и, свернув с дороги, встал за ней. Опытный Малыш сразу замер, поводя ушами. По мере приближения, всадники все замедляли галоп, а на окруженный лесом участок дороги въехали и вовсе шагом.
Медведеву это очень не понравилось.
Как обычно, он тут же решил, что их появление, наверное, каким-то образом связано с ним. Василий начал вглядываться сквозь ветви ели, с нетерпением ожидая, когда всадники покажутся в поле его зрения.
Наконец он увидел их.
Пятеро рослых крепких мужчин были одеты в простые сермяги, но по тому, как они держались в седлах, Медведев сразу понял, что они не совсем те, за кого хотят себя выдать. Все пятеро был вооружены широкими, острыми боевыми топорами на длинных топорищах, как у простых ратников, несмотря на то, что у седел их лошадей поблескивали сабли в дорогих ножнах.
Остановившись на дороге, наискосок от Медведева, они сгрудились и, вполголоса посовещавшись о чем-то, разъехались по разным сторонам. Трое въехали в лес и укрылись недалеко от Медведева, двое спрятались по ту сторону дороги. Через минуту вокруг снова царила тишина и, казалось, ни одной живой души нет поблизости.
Вот так штука! Ребята устроили на кого-то засаду. Неизвестно, сколько времени они собираются здесь ждать, быть может, всю ночь, а я, как дурак, должен стоять рядом и не шевелиться. Если я выйду, они, конечно, вообразят, что я за ними слежу, и мне придется сразиться с ними. Ну, это я всегда успею сделать, а пока до полуночи, когда меня будут ждать друзья, еще далеко, и какой-то часик я могу позволить себе подышать свежим воздухом. А уж если за это время ничего не произойдет, придется несколько нарушить их планы, коль скоро они вздумают возражать против моего мирного отъезда.
И Медведев принялся ждать с таким терпением, будто был одним из участников засады.
Четверть часа протянулись очень медленно, не принеся никаких новостей. Засада была явно не впервой пятерым всадникам. Они вели себя прекрасно, ничем не выдавая своего присутствия. Медведев уже вовсю скучал и позевывал, когда вдалеке послышалась мерная поступь лошадей. Вскоре показались трое всадников. Они двигались молча, и не торопясь, как люди, совершающие длительное путешествие. Между двумя пожилыми мужчинами ехал мальчик.
Когда путешественники поравнялись с засадой, на лесной дороге, разыгралась одна из тех молниеносных ночных сцен, во время которых жизнь людей пятнадцатого столетия обрывалась так же быстро внезапно и нелепо, как это случалось при подобных обстоятельствах и во многие другие века бурной и длинной истории человечества.
Путешественники были атакованы, но проявили изумительное хладнокровие. Не успели двое всадников с занесенными топорами выскочить на дорогу, как Глинский и Шлейниц, обнажив оружие, ловко отразили внезапный удар, нарушив планы остальных трех участников засады, которые, спешившись, засели чуть впереди, в полной уверенности, что путешественники бросятся бежать и попадут прямо им в руки.
Шлейниц громко выругался по-немецки, и, подняв лошадь на дыбы, тем спас свою жизнь. Лошадь его получила страшный удар топором, но и всадник, нанесший его, тут же упал, разрубленный от плеча до пояса не менее сокрушительным по силе ударом меча. Однако немец падал вместе с лошадью, и, не успев вынуть ноги из стремени, был придавлен ее телом.
Глинский ловко уклонился от топора своего противника, и выбил нападающего из седла, не ранив, однако.
А вот мальчика, ехавшего между ними, постигла беда.
Его лошадь вскинулась, и, сбросив всадника, понесла.
Михаил, быть может, сильно ушибся при падении и теперь неподвижно лежал посреди дороги. Трое пеших из засады уже были рядом, и один на ходу крикнул другому: «Убей щенка!».
- Михаил! – отчаянно крикнул Глинский.
Медведев решил, что пора вмешаться.
Он выхватил лук и убийца, занесший над лежащим мальчиком топор, упал, прошитый насквозь длинной тонкой стрелой.
Медведев сунул лук в колчан и, обнажив меч, пронзительно свистнул. Этим он предотвратил удар, который один из нападавших готовился нанести придавленному конем Шлейницу. Человек с топором вздрогнул, услышав позади себя неожиданный резкий свист, Шлейниц скользнул ужом, и топор вонзился в землю в дюйме от его головы, срезав седую прядь жестких волос. Немец, падая, не выронил меча, и теперь воспользовался им, нанеся промахнувшемуся врагу смертельный удар в живот снизу.
Глинский оказался между двумя противниками. Радостное удивление при виде окровавленного наконечника стрелы, вылезшего из груди убийцы, который уже занёс топор над головой сына, чуть не стоило ему жизни. Перед ним был новый враг. Он, размахнувшись, метнул в него топор и выхватил саблю. Глинский по-татарски скользнул под живот коня. Топор просвистел над его головой, но, не удержав равновесия, Глинский упал. Тут же, вскочив на ноги, он оказался лицом к лицу с двумя врагами: первый, выбитый из седла, подобрав свой топор, подходил к нему сзади, второй шел на князя с саблей. Глинский отразил сабельный удар, а за его спиной уже навис топор.
Медведев подоспел вовремя.
Но человек с топором, увидев незнакомого всадника, скакавшего прямо на него во весь опор, резко отпрыгнул в сторону и припал к земле, в уверенности, что Медведев с разгону пронесется мимо. Медведев мгновенно разгадал этот замысел. Действительно, противник был слишком далеко и Василий не мог дотянуться до него мечом. Больше того, он не успевал развернуться, чтобы помочь Глинскому и подставлял врагу беззащитную спину, а от такого топора не могла спасти даже знаменитая дедовская кольчуга.
И тогда Медведев поступил иначе.
На всем скаку он в воздухе перехватил свой меч и с силой метнул его.
Слуга Олельковича не знал, с кем имеет дело, полагая, что никакой человеческой руки не хватит, чтобы достать его, лежащего далеко в стороне. Острый меч Медведева вошел в его тело по самую рукоятку, глубоко пригвоздив к земле.
Противник Глинского, увидев жуткий конец своего товарища, дрогнул, и рассвирепевший князь, в котором заговорила кровь предков, нанес последний удар. С мягким стуком упала и покатилась по пыльной дороге отрубленная голова.
Все кончилось так же внезапно, как и началось.
Всего за несколько коротких минут оборвались пять человеческих жизней. И снова кругом стояла мирная ночная тишина.
Глинский бросился к сыну. Ошеломленный падением мальчик пришел в себя и уже поднимался с земли, потирая ушибленную ногу. Отец помог ему встать, и облегченно вздохнул, убедившись, что он не ранен.
Медведев, спешившись, направился к придавленному двойным грузом Шлейницу. Вдвоем с подоспевшим Глинским они помогли немцу выбраться из-под трупов лошади и убитого им врага.
- Проклятый убийцы! – яростно ругался немец, поднимаясь на ноги и приглаживая волосы. – Испортиль мой прическа! Нет, вы только посмотреть – теперь с одной стороны короче!
- Друг мой, - сказал Глинский, - если бы не этот молодой человек, твоя фигура стала бы короче на целую голову!
- О, та-та! Благодарю! – немец горячо пожал Медведеву руку. – Это биль виход, как в итальянский театр – в самый время!
Медведев с легкой улыбкой склонил голову и направился к убитому им человеку.
Василий вытащил из мертвого тела свой меч, и, пучком травы отирая кровь с лезвия, сказал:
- Не прячьте оружие. Кажется, к покойникам идет подкрепление.
Все прислушались.
- Та! – удивленно воскликнул Шлейниц. – Не меньше десять коней.
- Если бы не мальчик, я не двинулся бы с места, - сквозь зубы произнес Глинский, - но он еще слишком мал, чтобы драться, а стоять в стороне я бы ему не позволил.
Медведев пожал плечами и вскочил в седло.
Набирая скорость, они помчались к Гомелю. Василий, ехавший последним, оглянулся.
Позади, на дороге, появилась группа всадников и окружила мертвые тела. Всадники спешивались, и Медведев понял, что погони не будет…

ДВОРЯНИН МЕДВЕДЕВ